Катя в первый раз попала в Америку в 19 лет и тут же «заболела» американской мечтой. Теперь у нее своя юридическая фирма и большая иммигрантская семья. CityDog.by расспросили, каково это – не только выжить, но и добиться успеха. 

– В 1997 году я поступала на факультет международных отношений БГУ – факультету всего было четыре года, до этого дипломатов готовили в Москве в МГИМО. Я свободно говорила по-английски, поэтому выбирала между международными отношениями и международным правом. Родители сказали: «Девочек не берут в дипломаты. Иди на право, будет хоть какая-то прикладная специальность». Я была послушной дочкой, поэтому так и сделала.

Учиться мне нравилось, а еще я везде старалась влезть – после первого курса с иностранными студентами-волонтерами делала мероприятия для детей в белорусском лагере. Проект прошел хорошо, и волонтерская организация направила нас с подружкой на международный проект в Швейцарии.

Мне было 18 лет. Зимой 1998 года мы проехали на автобусе Польшу, восточную Германию, западную Германию, и это был такой шоковый eye opening: смотришь в окно три дня не отлипая – качество дороги меняется, все вокруг меняется. Вышли из автобуса в Цюрихе. Дома, горы, поезд – все казалось игрушечным.

Лагерь был посвящен правам женщин. Там был такой отель для женщин: отдых в Альпах, йога, лекции по правам человека. Отелем владели две пары феминисток-активисток.

Мы должны были помогать с проектом, но были вообще не в теме прав женщин и секс-меньшинств. Они нас спрашивают: «У вас в Беларуси есть женщины, которые живут вместе?» Мы говорим: «Нет, наверное. Мы не видели. Вообще все хотят выйти замуж в 20 лет».

Про первый год в Америке: «Дома я жила с родителями, не умела даже свое белье стирать. И вдруг ты свободный человек»

Когда мы вернулись, я нашла в Минске офис ACCELS, спонсированный госдепартаментом США, – они организовывали программы обмена для студентов из стран СНГ. Этот офис закрыли лет восемь спустя как рассадник демократии.

Мы стали пробовать поступать. Моя лучшая подружка поехала в университет в штате Нью-Йорк по спонсированию от Open Society Foundations Сороса, а я прошла конкурс и выиграла один год обмена по программе госдепартамента США. Меня определили на учебу в Государственный университет штата Огайо.

Для этой программы нам давали обменную визу J1, и после окончания учебы я обязана была два года прожить на родине, строить гражданское общество.

Про возвращение на родину: «Чего ты высовываешься?»

Я вернулась в Беларусь в 2000 году – и испытала очень сильный обратный культурный шок. За это время в БГУ ввели одиозные предметы – и преподаватели, которые всю жизнь учили истории КПСС, начали читать лекции по истории белорусских политических партий и учений. Я с ними спорила, они видели во мне идеологического врага и даже выгоняли пару раз из аудитории. Однокурсники на меня смотрели удивленно: чего ты высовываешься?

Я была круглой отличницей в момент возвращения на четвертый курс. Чтобы сдать экзамены, взяла конспекты у друзей и выучила все лекции, но меня «валили» – пошли четверки. Я не сильно расстраивалась – уже решила, что окончу пятый курс, получу диплом и поеду снова учиться в США.

Профессора из Огайского университета написали мне отличные рекомендации – я подала документы в магистратуры London School of Economics, New York University на программу по правам человека, University of Michigan и в свой Ohio State University на трехлетний стандартный юридический диплом. Меня везде взяли, но для иностранного студента получить стипендию в юридических школах или на МBA – это большая редкость.

И вот я сижу в Беларуси, не работаю, родители получают 200 долларов в месяц. И мне приходят приглашения: «Мы вас поздравляем – вы поступили! Учеба стоит 50 000 долларов в год». Как? Можно было попробовать взять заем в университете, но я боялась – как я найду работу на студенческой визе, без грин-карты, как буду отдавать эти деньги? Плюс надо на что-то жить…

В Беларуси у меня было ощущение безысходности – у нашей семьи не было связей. Ходишь по факультету, 5-й курс, висят объявления: «Приглашаем на работу женщину-юриста, привлекательную» – будешь кофе носить. Ребята говорили: «А, ну да, для девушки хорошо 100 долларов в месяц, а вот парню надо как минимум 200».

В итоге мой бойфренд сказал: приезжай в Огайо, мы что-нибудь придумаем, найдем деньги на первый год. Он сам очень мотивированный, тоже иммигрант. Взял взаймы у знакомых и положил на банковский счет, чтобы я пошла в консульство и подалась на студенческую визу. Там спросили: почему какие-то не очень понятные люди хотят вам дать 25 000? Я с ходу наплела, что это знакомые моей семьи.

Через год после моего приезда мы поженились – такая вот история эмигрантской семьи: мы одни друг у друга и друг другу помогаем во всем.

Первая практика: что делать с причастными к преступлениям против человечности?

После второго года юридической школы я искала летнюю практику. Моя подруга-датчанка работала в Международном банке реконструкции и развития и дала мне имэйлы юридического отдела. И я писала всем, писала. Потом поехала в Вашингтон на весенних каникулах – и уже звонила: «Я тут прямо за углом – дайте мне пропуск в здание, поговорите со мной».

Один юрист из этого отдела, с украинскими корнями, оказалось, раньше учился вместе с моей любимой преподавательницей международного права. У меня были ее рекомендации – и меня взяли.

На практике я исследовала тему выхода стран из кризиса через Truth and Reconciliation Commissions. Рассматривала исторические ситуации, которые сложились после крупных гражданских войн, военных конфликтов: апартеид в ЮАР, геноцид в Руанде, диктаторские режимы в Латинской Америке, люстрации после падения режима в ГДР, Чехии и других странах Восточной Европы.

Власть меняется, совершены преступления против человечности, у людей праведный гнев – что делать с причастными? После геноцида 1994 года в Руанде слушания транслировали по телевидению – для всей страны. Люди видели тех, кто отдавал и выполнял преступные приказы. В ЮАР такая комиссия работала десятки лет.

Вопросы, которые возникают: кого простить, кого нет, кого посадить и на сколько, разрешить ли чиновникам, которые сотрудничали с преступным режимом, быть на государственной службе или ограничить их права на трудоустройство…

Так было сделано в ГДР, когда открыли архивы «Штази» и предали огласке, – и этого никогда не было сделано с архивами КГБ в России и Беларуси. Граждане ГДР могли пойти в архив и найти донос соседей на свою семью, посмотреть, кто сотрудничал с режимом, а кто нет.

Потерпевшие хотят права голоса. Потерпевшие хотят рассказать, что с ними произошло, как их мучили, как их убивали и насиловали, они хотят, чтобы наконец услышали их сторону. Нужно дать им этот рупор, задокументировать, чтобы это стало частью исторического наследия. Мое исследование показывало, какие комиссии были эффективными, а какие провалились и почему.

Как построить карьеру юриста в США: «Нужно рисковать»

В первые несколько лет в США у меня были классические сны эмигранта: я еду в минском троллейбусе и понимаю, что никогда не вернусь в Америку, – просыпаюсь в холодном поту. Многим после переезда снились похожие сны. Здесь есть чувство личной безопасности, уверенность, что выживешь, если будешь работать. Это дает ощущение свободы.

После юридической школы мне предлагали идти на Junior Сonsultancy Program в World Bank расследовать схемы отмывания денег в Европе. Я подумала: у меня краткосрочная рабочая виза, программа закончится через два года – куда я пойду без разрешения на работу и традиционного опыта в юрфирме? Нужно слушать свое сердце, рисковать.

Но я откликнулась тогда на более стандартное предложение от юридической фирмы в Филадельфии, которая занималась крупными тяжбами между российскими и украинскими олигархами. Получила грин-карту. Мы вели крупные дела в американских федеральных судах, в Лондоне и Париже в арбитражных судах. Однажды мне пришлось допрашивать как свидетеля главного прокурора Украины.

Муж работал инженером в Кремниевой долине, пока я жила в Филадельфии, и в какой-то момент настоял на моем переезде в Калифорнию.

Там я решила открыть свою миграционную практику – сама уже успела оформить себе разные виды виз, занималась рабочими петициями на прошлой работе. В США открыть бизнес очень просто, все онлайн, а если ты хочешь работать как индивидуальный предприниматель, даже регистрировать ничего не нужно. Налогообложение простое. Когда подаешь личную декларацию, можешь из своего общего дохода списывать бизнес-издержки.

В какой-то момент мужу надоело работать инженером, и он пошел учиться в Wharton Business School на MBA – в престижном университете ты получаешь не только диплом, но и хорошую сеть контактов, потом тебе будут помогать искать работу твои же однокурсники.

Мы переехали назад в Филадельфию. Я продолжала заниматься своими иммиграционными клиентами. Мы тусили со студентами со всего мира, ездили в организованные школой поездки: студенты из Перу показывали свою страну, японцы – свою. В Южную Африку муж поехал один – я была на седьмом месяце беременности.

В Сиэтл перебрались, когда Сергей после MBA работал в Amazon и попросил о переводе в штаб-квартиру. Мне нравится местный климат: полгода дождь, но не холодно. Хочешь снег – в часе езды есть лыжный курорт, не хочешь – будь в городе. С мая по октябрь – идеальная температура +20–25, не душно, не влажно, как на Восточном побережье или Среднем Западе.

В Сиэтле есть кампусы самых крупных IT-компаний: Microsoft, Amazon, Google, Facebook, штаб-квартирa Starbucks и UPS. После Амазона мой муж пошел работать в Nordstrom, а недавно перешел в Facebook.

Мы обосновались и растим детей – их уже трое. В Сиэтле я стараюсь помогать женщинам-иммигранткам из СНГ: многие переезжают с мужьями-программистами, и им непросто перестроиться – освоить язык, новую профессию. У нас с подругами есть группа на тему карьерного роста для иммигрантов.

Строить свой бизнес, когда ты мама малышей, непросто. Поэтому я стараюсь наладить процессы: наняла помощников, у нас дома живет няня. Если честно оценивать свои силы, не бояться спросить совета у других и не унывать, то многое возможно.

Каково это – годами не видеть родных: «Дети постоянно спрашивают, почему мы не живем в Беларуси»

– Я уехала в 2002-м и после этого впервые увиделась с родителями только в 2006 году в Киеве. Тяжелее всего было в первый и второй год эмиграции. Звоню маме каждую неделю, но иногда тяжело им объяснить, через что ты тут проходишь. И им тяжело дать тебе понять, что там у них происходит.

Настолько разные реалии – если не делать целенаправленные усилия, чтобы часто общаться и все рассказывать, то отдаляешься как человек, живешь тут своими интересами, целями, своими моментами.

Мне сложно лететь с маленькими детьми в другую часть планеты, родителям сложно получать туристическую визу каждый год, они говорят, что здоровье уже не позволяет лететь через океан. Я годами не вижу родителей, а они не видят, как я ращу детей.

Мама прилетала в США три раза, папа – только один: в 2009 году мы им сделали тур по Калифорнии и Аризоне. Мои американские дети постоянно спрашивают: «Почему мы не живем в Беларуси? Когда мы поедем к бабушке с дедушкой?»

Как белорусу уехать в США

Традиционно белорусы, которые были мотивированы уехать, играли в лотерею Green Card. Я даже выиграла ее в 2005-м, но не получила – был очень высокий порядковый номер. По лотерее выдают 50 000 грин-карт в год, но оповещают больше – потому что не знают, кто в итоге пройдет процесс, подастся через консульство. Плюс еще члены семьи. В итоге нам не хватило иммиграционных виз в тот год.

У меня были клиенты-белорусы, которые пытаются выходить со своим бизнесом на американский рынок, например продавать свое программное обеспечение: придумали приложение – теперь попробуем продать его Facebook или Amazon. Клиенты регистрировали бизнесы, приезжали в Кремниевую долину как основатели американских компаний.

Если вы успешный предприниматель или классный специалист и у вас есть приглашение на работу или вы хотите организовать свой бизнес, то это моя специализация.

Можно рассмотреть варианты О-1А (виза для людей с выдающимися способностями – в бизнесе, IT, науке, искусстве, кино, спорте и моде), H1B для профессионалов, у которых есть приглашение на работу от американского работодателя, или L1A – рабочая виза и грин-карта для переведенного в США руководителя компании или менеджера. На грин-карту для одаренных можно подаваться даже без приглашения на работу.

Получить интервью на турвизу сейчас очень сложно. В Минске до сих пор нет записи (надеемся, скоро откроют), но можно пробовать записаться в Киеве – правда, сначала нужно приехать и оплатить консульский сбор. В Варшаве очередь на много месяцев вперед. Посольство в Москве сокращает штат – там политическая проблема: с 12 мая они вообще не будут выдавать никакие визы, кроме дипломатических или если есть серьезные гуманитарные причины, вопросы жизни и смерти.

После того как вы зарезервировали дату на интервью, можно написать в консульство и объяснить срочность поездки – это может быть бизнес- или гуманитарная необходимость. Консульство может пойти навстречу и поменять дату на более близкую.

Для клиентов, которые получали рабочую визу для одаренных, мне получалось объяснить консульствам, что нужно их пустить поскорее: горит бизнес, они не могут встретиться с инвесторами, выполнить свои контрактные обязательства.

Были у меня и клиенты, которые писали в консульство в Минске полгода назад: я гражданка США, недавно родился ребенок – нужно срочно вызывать мою маму из Беларуси для помощи. Кому-то отказывали, кому-то шли навстречу.

Источник: CityDog.by

Skip to content